0:00
2:20
Я к тому времени был лагерником с некоторым стажем - просидел 3.5 года. И
работал все время на таких работах тяжелых - лесоповал, погрузка угля...
Голодно было, болезни всякие... И вот мне повезло. В начале 40-го года я попал
в командировку в так называемую "глубинку". Это получилось случайно,
но это разговор отдельный. Я был (еще со мной 5 человек) - после того как мы
замерзли в реке на лодке. Среди реки замерзли - лед остановился. Мы вылезли оттуда и потом получили
распоряжение от начальства отправиться на командировку "Инта".
Что она из себя представляла мы не знали, но знали, что если это не лесоповал,
то это уже хорошо. Придя на эту командировку, мы были обрадованы - такого
лагеря мы еще не видели. Всего там было 50 человек.
3:45
Начальник этого лагеря был штатский, местный Зырянин. У него там были свои
домики, он жил там, но там нашли уголь
и, видимо, он был причастен к этому. Поэтому, когда прислали геологов и
стали исследовать, обнаружили богатые залежи угля. Его оставили пока
начальником, а рабочей силы ему лагерь дал 50 человек. И вот в этой маленькой
командировке, где было всего 50 человек заключенных, два охранника, которых,
собственно, мы и не видели там. Они пили там водку в своей хибарке, а дом, где
мы жили, имел вагонку, не нары общие, а вагонку и условия были очень
подходящие. Прежде всего, потому, что бурение расценивалось как
квалифицированная работа.
4:55
Общие расценки, которые были в Союзе, действовали и там. Кроме того, там
платили за встречу угольного пласта, за проходку пласта. И таким образом, впервые за мое пребывание в лагере какие-то копейки начислялись на мой счет. За
вычетом услуг, которые я получал: питание, общежитие, охраны, и пр. Впервые
оставались какие-то копейки. Надо еще прибавить, что на этой командировке, не
знаю каким путем, была молочная ферма. Там были коровы, а коровы, как известно,
дают молоко. А молоко тут пить особенно некому было. Один геолог, два
коллектора - штатских людей. Сам начальник - он местный, у него и своя корова
была. Ну и маленькое начальство. Значит, была возможность давать молоко заключенным,
в особенности, буровым мастерам.
5:59
А я уже тогда был буровым мастером. И значит, имел возможность иногда
выписать молоко из фермы. А иногда из ларька выписку муки, из которой мы пекли шаньги,
коржики... Иногда даже монпансье давали. Такого в лагере мы не видели раньше. И
поэтому это был рай земной для нас.
Сама по себе работа была тоже интересная. Это, все-таки, продуктивная
работа. Это - бурить, доставать из недр породу и уголь. Таким образом, я должен
сказать, что предпоследний год пребывания в лагере был не совсем сложный. Никакой особо охраны, свободные были. И после
с буровой приходили, могли и читать. А книжки нам давали штатские люди -
геологи и коллектор.
7:03
И там я имел возможность прочитать почти полностью Фейхтвангера. Но только
блаженство продолжалось недолго. Стали прибывать большие этапы с заключенными.
Теперь уже не наша публика, а из Польши, из Западной Украины, из Западной Белоруссии.
И началась разработка угля. А предварительно была построена зона - забор, с
проволокой, с освещением, с будками... Были поставлены охранники кругом. И наша
командировочка маленькая стала большим лагерем. А с большим лагерем связано все
остальное - режим определенный... В воскресные дни нас выгоняли на улицу, там
обыскивали, бараки... Появились общие нары. И все прочие прелести лагерной
жизни.
8:10
Стало голодно. И даже нам, квалифицированным буровикам перестали молоко
давать, т.к. появилось много начальства, и они сами съедали молоко, которое там
было. И в ларьке - муку и прочее тоже они потребляли. И уже нам выписки
прекратились.
Стало голодно. Но мы уже все-таки имели опыт, стаж, и, уходя на буровую, мы
все-таки там были свободны. Мы могли выделить одного из нас для того, чтобы он
собирал морошку, пока мы работаем. Ягоду. Один ходил, собирал яйца,
откладываемые птицами. И как-то это время мы не так тяжело переносили, как это
было в первые годы.
9:03
Но режим стал строгий. Я уже говорил, что мы были глубинкой, наша
командировка. Это значит - основное движение идет по рекам. Усть-Уса, Кожва-Вом.
А это была маленькая речушка Инта - не
судоходная. Она впадала в реку Кожва-Вом.
А мы где-то от устья были
километров 12-15. Мимо нас не проходил никто дальше.
Мы знали, что отпускать еще не отпускали нашу статью - тех, у кого закончился
срок. Но вот однажды (это было в 40-м году) в начале года дошел до нас слух,
что кто-то где-то видел, как шел на свободу из Воркуты человек, имевший 5 лет
по нашей статье. Это была первая ласточка, это взволновало нас, и мы уже стали
мечтать - а может все-таки начнут отпускать нас.
10:12
Был у нас один заключенный из Бобруйска, портной, который имел тоже 5 лет
по нашей статье. У него срок кончался в январе 41-го года. А мой срок кончался
в марте. И я уже ждал, что вот, как будет? - отпустят его, когда подойдет его
срок, значит, и я могу готовиться к этому.
Так оно и было. Постепенно время прошло, и вот этого человека вызывают в
УРС (Управление Рабочей Силой) нашего лагпункта, и его отправляют в Усу на
освобождение. Центр был Уса. Значит, правда. Значит, отпускают уже нашу статью,
окончивших срок.
11:03
И я стал готовиться. В чем могла заключаться моя подготовка к этому? Прежде
всего, я вырезал палку из лиственницы. Лиственница, как известно, очень
крепкое, тяжелое дерево. Я эту палку вырезал и у себя в буровой возле печки
сушил долго. Потом я ее шлифовал и чистил. И получилась у меня очень хорошая
палка, без которой пуститься в дорогу одному нельзя. Она была очень крепкая и
прочная.
Дальше, в лагерь привезли теплую одежду. Зима. Люди, которые прибыли новые
раздеты были. Но новую одежду отдавали, прежде всего, старым лагерникам, в
особенности, буровым мастерам. Работа эта считалась квалифицированной, и
поэтому нам заменяли нашу старую одежду на новую. И меня вызвали, я должен был
получить новый бушлат, новые ватные брюки, новую фуфайку, валенки, а свое
старое, которое еще было подходящее, сдавать. Это уже давали вновь прибывшим
лагерникам одежду. И я подумал - "У меня же срок скоро кончается. А у меня
все грязное и рваное". Я говорю
кладовщику, а он был наш человек - "Слушай, я распишусь, в получении
одежды, но пусть у тебя лежит месяц-два на складе. Потому что мне подходит
срок. Может, меня все-таки отпустят. Я тогда хоть в чистом пойду." Он
охотно согласился. Ревизия, говорит, уже была у меня. - "Пожалуйста!"
И таким образом, расписавшись в получении теплой одежды, я ее не получил, а
ходил в своем.
13:18
Дальше надо было думать о том, а в чем вещички свои. Ну: котелок, ложку,
кружку, которые были наша неотъемлемая часть, с ними мы спали, ходили, это все
нигде никогда не оставляли. Это всегда надо было с собой иметь. Ну, и это надо
было куда-то уложить. Я видел у одного из прибывших новых лагерников
аккуратненький мешочек с лямками. Он не очень большой, так чтоб все уложить. Так-как
он ему уже не нужен был, я ему предложил - "Дай мне его, я иду на свободу,
а я тебе дам порцию табака", которую я получал, как буровой мастер. Курить
я не курил, как известно, и многих снабжал. Он схватился за это обеими руками.
Мешок ему действительно не нужен был. Он мне отдал мешок, я его выстирал
хорошенько, в буровой высушил, как мог погладил, и я был готов. Вся моя
подготовка.
14:27
Шел февраль месяц. Обычно из наших лагпунктов, которые расположены далеко
от Усть-Усы отпускали раньше, потому что идти надо было пешком от станка к
станку, от лагпункта к лагпункту, где была ночевка. И поэтому я почему-то
решил, что где-то в феврале, в конце меня должны позвать. Работая в буровой,
мои члены бригады знали об этом, и в особенности вертлюжный, который находился
часто наверху. Перед ним была открыта вся степь. И он должен был следить идет ли комендант или
нет. И был случай, когда он вдруг закричал оттуда: "Леонид, идет!"
Это было в последних числах февраля. Я был взволнован окончательно. Выбежали мы
с буровым, посмотрели так далеко - да, идет комендант. Волнение было большое.
Но он шел-шел-шел, но повернул в другую сторону, и пошел к другой буровой. Это
не значит, что он шел для освобождения. Он по разным причинам ходил по буровым.
А иногда даже, чтобы забрать в карцер кого-нибудь, или еще по какой причине. Но
вот он ко мне не пришел, и я старался опять работать. Продолжалось это
несколько дней.
16:05
Февраль кончился. Меня не вызывают. Настроение стало падать, и бдительность
наша стала падать. Перестали уже смотреть за тундрой. И, как это обычно бывает,
3-го числа, 3-го марта, вдруг в буровой появился комендант.
- Рыжик!
- Я!
- В управление -
марш!
В управление рабочей
силы.
Я понял, в чем дело,
зачем он пришел, но заранее его никто не заметил. Неожиданно появился сразу у
нас. Он заявил и пошел дальше - сообщать куда-то, что ему надо было, по
другим буровым. Я сразу прощаюсь со своими, своей бригадой. Рычаг от бурового
снаряда передаю ключнику, а сам беру свою палку, распрощался с ними, направился
в лагерь.
17:07
Пришел в лагпункт, пришел в управление рабочей силы, так оно называлось.
Начальник спрашивает "Фамилия, имя, отчество, статья, срок, где
судился?" Это обычная проверка по документам. Тут же он мне выдает
обходной лист и говорит, что через полчаса в контору, в бухгалтерию придти. Я,
получив обходной лист, сразу иду к кладовщику спецодежду мою сдавать. Пришел к
нему, говорю - "Время настало, дай мне мою спецодежду" А он -
"Пожалуйста! Поздравляю тебя!" и пр. и пр. "Давай выбирай".
Я стал выбирать на складе эту одежду свою. Выбрал хороший бушлат. Они, как известно, бывают разные: в
одном бывает мало ваты, неаккуратный... Я выбрал аккуратный, с достаточным
количеством ваты, теплый; такую же хорошую фуфайку, по размеру себе выбрал. Еще
лучшие валенки. Плотный, настоящий валенок хороший.
18:27
Он расчувствовался и дал мне от себя суконные портянки. И рукавицы - не
рабочие рукавицы, а меховые. Военного образца. "Тебе далеко ходить, мороз
- на! Вспомни меня". И я,
переодевшись во всем новом, взял свой мешок, вложил туда котелок и пошел
в каптерку. Там я получил на три дня сечку, масло в бутылке, хлеб и через три
дня по ходу своего шествия я мог опять получить, опять отоваривать аттестат. Оформив
все это, я отправился опять в управление. Там уже был готов расчет мой. И мне
начальник УРСа подал большой конверт с пятью печатями, где наверху было указано
"Направляется в управление лагеря Усть-Уса".
19:38
Взяв этот конверт, положил в карман и двинулся по зоне к выходу. Прохожу проходную. Меня остановили охранники и попросили зайти к ним. "Куда
идешь?" Я предъявил конверт. "Ага, на свободу. А ну-ка раздевайся!
Какие письма несешь кому?" "Никаких писем не несу и даже не знаю куда
иду, куда поеду. Так что никаких писем с собой у меня нет для передачи".
Начальник этой охраны сидел за столом и писал. Трое молодых взялись меня
обыскивать. И вдруг один из них увидел, что я одет во всем новом и говорит
начальнику "Смотри!" А я действительно был одет с иголочки. Ну, я тут
не выдержал и говорю: "За пять лет я заработал это, не украл же я это! А
получил и сохранил" Начальник поднял голову, посмотрел на меня, махнул
рукой. И меня отпустили. Я оделся, застегнулся, вышел за ворота нашей зоны.
20:59
Было это уже дело к вечеру. Ближайший пункт, "станок" так
называемый, где я должен был ночевать, был всего в 12 км от нас. Т.е. устье
реки Инта там, где он впадает в Кожва-Вом. Человек, который там находился - я
его знал, я направился, и хоть это было вечером, но я знал, что я успею, дойду до
ночи, и направился. День был морозный. Настроение было боевое, впервые вышел я,
иду на свободу, никто мне не может приказывать ничего. И я смело пошел вперед.
Иду лесом, снега навалом и только узкая дорога протоптана. Прошел я километров
5 и вдруг я слышу лай собак. И я сразу понял, что идет, наверное, этап новый. И
действительно из-за поворота, из леса показалась колонна заключенных,
сопровождаемых охранниками и собаками. Надо уступить дорогу. И я пошел по
целине, в снегу утопая. Снег - выше колена. И отошел на расстояние, чтобы дать
пройти этому этапу. Прошел, стал на расстоянии, и тут этап подошел. Тут уже
люди не наши. Кончились КРТД статья. И тут уже люди с Западной Украины, с
Западной Белоруссии, из Польши, т.е. освобожденные нами.
22:53
Идут, понурив головы, опустившие, измученные - знакомая картина. И запах
дошел до меня, этот запах пота, прелости, всё, что обычно сопровождает эти
этапы. Люди не моются, ходят такие, потевшие по дороге. Я даже заткнул нос, так
я отвык уже от этого. Когда они прошли на значительное расстояние, я стал
выходить из целины на дорогу. Прошел на дорогу и пошел дальше. Прошел шагов
20-30 и вдруг слышу "Стой!". Повернулся, смотрю - оперативник,
который сопровождал сзади колонну, остановился, и показывает мне рукой подойти
к нему. Как будто, раньше он не мог этого сделать. Мне пришлось повернуться и
идти к нему. Опять это расстояние. Подошел к нему - "Куда идешь?" Я
ему конверт предъявляю. Посмотрел - "Иди". Развернулся, ушел.
И я опять пошел своей дорогой. Уже к станку я подошел - уже темнеть стало.
И вижу, что там - масса лошадей с санями. Значит, людей на станке много.
Значит, лучшие места заняты у печки. Значит, там мне придется уже где-то лечь,
искать место. Но оказалось совсем не так. Всего-то двое возчиков, заключенных,
конечно. Гнали лошадей из одного какого-то пункта на Воркуту. Куда-то они везли груз, а
теперь они вдвоем, значит, гонят с санями туда. Я подошел к станочнику. Был он
мой знакомый, и он мне предложил у него – в его комнатушке, уголок такой. И мы
с ним проговорили всю ночь. Вспоминали, как прибыли в лагерь, условия,
говорили о будущем. И таким образом проговорили всю ночь.
25:30 Продолжение следует.
Комментариев нет:
Отправить комментарий