часть 3

Я сижу как господин в машине. Тепло. Машина летит во всю. Смотрю справа станок. Здесь я должен был ночевать.  Сюда я должен был добраться, но когда бы я добрался сюда? Проехали еще какое-то расстояние. Лагпункт небольшой, землянки. Это следующий день мой. Таким образом я насчитал пункты, где я должен был быть только через семь дней, а я лечу вперед и проскакиваю эти места. Подумать только, сколько мне надо было бы шагать по этой дороге, я уж и так устал. – Я – говорит – тебя до самой Усть-Усы довезу. И правда, за поворотом реки я увидел огромнейший город. То есть не город, а множество огней раскинутых на большом пространстве, и удивился.  – Что это – говорю – не Москва ли это? – Такое большое пространство занимает Усть-Уса. Помню, когда пять лет тому назад проезжали мы этот город, мы были, правда, в закрытой барже. Но из баржи мы все-таки видели, что центр Усть-Уса это какие-то маленькие домишки, и их не так уж много. А тут из дали видны столько огней и они тянутся на таком пространстве, что я просто был удивлен. Водитель остановил машину. - мне – говорит – налево в автобазу, а  тебе в город, туда. Попрощались, я слез и пошел, пошел на эти огни. Шел, шел, расстояние, все-таки, было порядочное. Окончательно стемнело. Добрался до первого огонька. Это оказались баржи у берега. В одной из барж был сторож. У него горела коптилка. Увидел, что туда мне идти незачем, там мне спать негде будет. Надо идти к следующему огоньку. Пошел дальше, дошел до следующего огонька. Опять коптилка, не лампочка, а коптилка и домик маленький. Я не решился заходить, стучать туда, проситься ночевать. Дело в том, что мне же предстояла не одна ночевка. Мне требовалось явиться семнадцатого числа, а сейчас только девятое. Таким образом, девять дней. Кто ж меня пустит сюда ночевать?  Да и вряд ли у них есть буржуйка, где я обычно варю себе пищу. Если у них русская печь, то для меня специально топить не будут. Короче я решил дальше идти. Но улицы никакой нет, разбросаны домишки то тут, то там. Никакой улицы, никакого порядка нет. Пошел дальше. Снова такой же маленький домишко. Тут лампа, правда, горела, на столе стояла, но вижу по дому, что в нем одна комнатушка. И сюда я не решился заходить. Решил идти на сверкающие издали большие огни. Там уже видны были электрические лампы. Когда подошел поближе убедился, что это зона. Высокий забор, проволока в несколько рядов, вышки и охранники. - Что ж – я подумал -  куда мне идти проситься ночевать? Вот же мой родной дом. Пять лет я прожил в нем. Почему ж не переночевать еще несколько ночей там? Зачем мне проситься к кому-то там, умолять?- Пошел вдоль забора, правда, на большом расстоянии от забора, иначе бы пальнули. Пошел этим забором. Иду, иду, забор тянется, тянется – зона большая. Лагерь не наш. Иду, иду и наконец, дошел до конца забора. Повернул вправо, ага – ворота, проходная. По дороге я не встретил ни одного человека, нигде. Я прямо в проходную. Стоят охранники. Они меня не останавливают, ведь я-то иду в зону. Дело в том, что в большой лагерь часто, видимо, проходили люди без охраны, курьеры и др. Поскольку я иду в зону они меня не остановили. Прошел, увидел сразу три длинных барака. Значит, здесь живут ЗЕКи. Справа еще какие-то постройки. Слева еще какие-то дома. Не долго думая, захожу в первый же барак.

5:24 Ба! Знакомая картина. Длинный барак, двойные нары. Посредине грубо отесанный стол самодельный. За столом буржуйка - печка, сделанная из бочки. У печки, как обычно, два-три человека жарят бельё своё от вшей. Прохожу. Они меня ни о чем не спрашивают. Да там вообще никогда никто ни о чем не спрашивает. Каждый думает про себя. Забери у них здесь стол – они молчать будут. Забери воду – никто слова не скажет, разве только дневальный. А так здесь на это внимания не обращают, только ихнее не бери. Иду и смотрю, где есть свободное место. Все спят. Увидел на втором ярусе свободное место и сено там, солома вернее.  Не долго думая, забираюсь наверх. Начинаю с себя все снимать. Здесь я был спокоен. Новые мои валенки никто не видит. Их я кладу под голову, мешок под голову. Ватные новые брюки снимаю, кладу вместо матраца. Накрываюсь бушлатом, фуфайкой накрываю ноги.  Бушлат на голову и тут же заснул. Спал, спал, видно я выспался, все-таки. Услышал вдруг «Подъёёём!». Вскочил. Увидел, что весь барак шевелится, все одеваются, торопятся. Тут же вспомнил, что ко мне это не относится. Для меня эти подъемы кончились, я вольный человек. Снова накрылся с головой бушлатом и тут же опять заснул. Не знаю, сколько я проспал, но чувствую, как меня дергают за ногу и матом – Ты что, особое приглашение ждешь? На работу вставай такой-сякой и пр. –

Увидел перед собой тип коменданта, такой злой.

– Что тебе? Давай на работу –

Говорю ему: – Какую работу? Я не ваш –

- Все наши –

- Да я только утром пришел с Инты. Иду на освобождение –

- Когда ты освобождаешься? –

Тут я, правду сказать, соврал. Говорю: - Завтра –

- Ну, завтра и пойдешь, а сегодня на работу давай –

Вижу, от него не отделаешься и сразу перестроился на мирный лад:

- Подумаешь на работу! Пять лет проработал, еще один день проработаю. Куда идти? –

- Давай, иди в столовую –

Он пошел дальше по бараку. Там кто-то спал. Он его давай дергать. Дневальный скал, что этот из ночной пришел. Другого стал дергать, но тот оказался освобожден. Он пошел обратно. Видит, что я уже внизу, валенки одеты. Быстро, быстро одеваюсь. Это и мой миролюбивый тон – поверил он, видимо, что я иду на работу. Он пошел вперед. Я, не торопясь, иду за ним. Он вышел из барака. Я вышел. Он мне показывает:  - Вон туда, к столовой – а сам пошел к следующему бараку. Как только он зашел во второй барак, я в этот барак обратно. Стал у дверей, смотрю. Из второго барака выскочил ЗЭК один и побежал. Это из опоздавших. Следом комендант вышел. Посмотрел в сторону первого барака и пошел к третьему. Как только он вошел в третий, я раз, и во второй барак. Стал у дверей, слежу. Прошло какое-то время. Он вышел и направился к первому бараку, видимо, проверить – пошел я на работу или нет? Я в это время в третий барак. Снова стал следить за ним. Он вышел из первого барака, пошел во второй, туда где я недавно был. Вышел оттуда и направился в сторону столовой. Я снова вернулся во второй барак, стал у дверей. Тут меня заметил дневальный. – Ты что? – говорит –

Объясняю ему, что пришел из Инты ночью. Завтра мне надо освобождаться, а он меня на работу гонит сегодня.

– Так зачем же ты – говорит – сюда припёрся? Для вас же там станок есть, вне зоны. –

- А я откуда знал? – говорю – Ночь была, темно. –

- О! Этот от тебя не отстанет. Он у нас такой. –

Он вышел на улицу, посмотрел, и говорит мне:

- Ты видишь вон – указывает на две бочки на санях. Один ЗЭК выносит сбрую из конюшни. Он не договорил, как я понял, в чем дело. Мешок с плеч, боком, боком, боком и туда к этим бочкам. Смотрю, как бы не вышел комендант откуда-нибудь. Подскочил. Он запрягает первую лошадь, а я беру хомут, вешаю на вторую лошадь. Ставлю лошадь в оглобли, начинаю их поднимать. Он посмотрел: - Ага! Дали! – говорит он. -  «Дали так и дали». Я запряг. Он говорит:

- Ну, давай скорей. – В это время из ворот ЗЭКи выходят. Колонна с охраной. Их считают у ворот. Потом выходят бригады без охраны. Отдельные ЗЭКи выходят. Они всех считают и уже, видимо, все вышли. Охранники поглядывают в нашу сторону, когда мы поедем, чтобы не открывать снова ворота. Он сел на первую, я на вторую и погнали. Сам оглядываюсь. Вдруг откуда-нибудь комендант увидит меня. Так мы проскочили в ворота. Мы выскочили. Ворота закрыли за нами и я спасён. Я поехал за ним. Он поворачивает и спускается с крутой горы к речке. Воду он берет в реке, а мне зачем спускаться с такой крутой горы? Кричу ему: - Стой, стой – Он остановил лошадь – Что у тебя там? – Я соскочил, беру вожжи, через голову лошади. Подхожу к нему – На! Бери свое хозяйство –

Он говорит – Что? –

Говорю: - Я ночью пришел. Не знал, где тут у вас что, а он, комендант, меня на работу гонит. Завтра освобождаться. Испачкаться, измазаться? На работе сразу испачкаешься. А потом где тут? - 

- О! – говорит – Он бы от тебя не отстал – Разочарованный тем, что он один должен наливать две бочки, взял у меня вожжи. – Ну, - говорит – иди по этой улице, там станок. Он поехал к реке, а я спасённый пошел к станку.

13:44

Подхожу – домик, окон нет. Открываю дверь, посредине печка. Обычная печка лагерная из бочки сделанная железной. По бокам нары. Пять человек каких-то, которые уже, видно, все оформили. Сразу видно было, урки, потому, что кое у кого уже штатская одежда есть. Уже не бушлат, а полупальто.  У других тоже, они быстро экипировались. Поздоровался с ними. Узнаю, что они сегодня идут на свободу. Говорю:

- Как же вы сейчас будете добираться до Нарьян-Мара? –

Они на меня раскрыли глаза: – Какой Нарьян-Мар? Куда Нарьян-Мар? Ты откуда? –

- Как же? Нас же везли через Нарьян-Мар. Выгрузились, потом по Печоре, по Усть-Усе, так я думаю и обратно так же. –

- Что? Давно уже перестали этапы так двигаться. Дорогу провели. Вот там сейчас машина грузовая. Этой машиной километров сорок проедем, а там километров двенадцать по железной дороге и станция. Оттуда уже двигаться поездом. –

- Ах, вот оно как! А где же машина останавливается? –

- А вон, видишь площадку у того дома. Туда утром приезжает раненько машина. –

- Ну, а, вообще, какой порядок сейчас? –

- Когда тебе освобождаться? –

- Завтра. – продолжаю я врать также, как и коменданту.

- Завтра пойдешь в управление УРСЛ. Там тебе дадут и бумажки, и деньги, какие есть у тебя на счету, паспорт. Вообще, там тебе расскажут. –

Они ушли. Я взялся за свою сечку. Один остался. Налил воды, вскипятил воду, насыпал сечки, наварил каши. Только я взял первую ложку каши, как у меня зуб хватил острой болью. Пять лет я жил в лагере, никогда зубы не болели, а тут вдруг зуб. Да такая боль, что есть я не могу. Схватился за щеку. В это время открывается дверь. Вернулся один из ранее ушедших. Увидел, как я держусь за щеку и говорит: - Слушай, тут есть врач зубной, сходи. – Объяснил мне, как пройти туда.  Есть я не могу.

Он посмотрел: - Э! Да у тебя нарывает, щека распухла, сходи туда –

 Что делать? Надо идти к врачу. Денег у меня ни копейки нет, а это ж частный врач. Но зуб болит, я решился идти. Пошел. Прошел квартал. Вижу маленький домик и надпись «Зубной врач». Вхожу. Только открыл дверь и все. Тут же и кабинет у нее, и спальня. Женщина молодая. Захожу, показываю. – Э, как вас раздуло! – говорит она – садитесь –

Сел на стул. Сижу и думаю: «Надо же ей сказать, что денег у меня пока нет». Раскрыл рот. Она посмотрела и говорит: - Вот, что. Это у вас корень старый, а не зуб. Его вырвать надо, а вырвать нельзя – у вас флюс. Сейчас положу вам ватку с лекарством, боль облегчить. Вы сейчас по улице не ходите, сразу же в помещение. Когда спадет опухоль, вы придете, я вам удалю корень.-

Она положила ватку с лекарством. Вроде, стало легче. Но мне нечем завязать – она мне старый шарф дает. Говорю ей, что я из лагеря, пришел из Инты на освобождение.

- На освобождение? А по какой статье? –

- КРТД –

- О! Так я же здесь по этой статье, вернее муж мой – и, она мне рассказывает: Что, когда арестовали ее мужа, а мужа арестовали в 1937г, она сразу решила ехать за ним. Как только получила известие о том, что он находится в Усть-Усе, решила уволиться и ехать ему помогать. И, как видите, хорошо сделала, потому что позже стали семьи репрессированных выселять в административном порядке. – Меня бы – говорит – тоже загнали бы куда-нибудь, куда они наметили бы. Но, так как я уехала раньше, чем нас разыскали. – А я об этом уже знал, потому, что моих выслали. Бабушку, (маму) и тетю Соню (сестру).- Так, что я хорошо сделала. -

- Я – говорю - нахожусь на станке –

- Ну, идите. Как только опухоль спадет, придете – Обвязала меня шарфом, и я пошел обратно в станок.  Пришел, там уже ещё появились люди на освобождение. Залез на верхние нары. Улегся, и не знаю, сколько я проспал? В домике темно. День, вообще, короткий, а в домике окон нет, и я лежал. Наверно сутки проспал. Наутро встаю. Вроде зуб не болит. Спрашиваю людей, которые вчера пришли, сегодня на освобождение идут уже, документы подавать.

- Нет – говорят – у тебя уже ничего, флюса нет. Все нормально. –

Ну, значит, надо идти к доктору. Направился опять к доктору. Ну, теперь надо объяснить, что денег у меня нет.

- Здравствуйте -

- Здравствуйте, ну, как вы? –

- Ну, вот, пожалуйста. Только хочу Вас предупредить, что я без денег. Получу только когда получу документы. Ну, и, вероятно, какие-то копейки я получу. –

- Что Вы, что вы? Как я с Вас деньги возьму? Боже мой! С земляка деньги брать? – она тоже из Ленинграда. Разговорились с ней. Оказывается она с Петроградской стороны. Жила поблизости от завода, где я работал. Разговорились.

- Какие могут быть деньги? Деньги Вам пригодятся, Вас же в Ленинград не пустят. Куда Вы собираетесь ехать? –

- Сам – говорю – не знаю куда. Не надумал –

Она залезла в рот инструментом. Дерг, и корень вытащила гнилой. Показала его мне и велела лечь. У нее диван, я лег. Полежал с полчасика. Она рассказывала, я слушал. Говорить я не мог еще. Потом встал, поблагодарил и вышел на улицу. Зуб уже не так болит. Думаю: «Времени у меня много. Мне только восемнадцатого освобождаться, а сегодня только десятое. Пойду посмотрю, что из себя представляет город Усть-Уса.»

Вышел. Никаких улиц не вижу. Отдельно разбросанные домики, без плана. Может быть, это мне так казалось, но, во всяком случае, прямой улицы не было.

22:30

Вдали увидел, кто-то строит. Кто-то там работает, согнувшись, плотник. Дай думаю, подойду поговорить.  Подхожу, и обрадовался, как родного увидел.  Оказывается, Шереметьев. Это тот самый Шереметьев, который был начальником на лесоповале в первый год моего заключения. Там, где дохли с голоду, где планы не выполняли, где он был как зверь. Потому что, он–то сам был заключённым, но он уже пять лет отбыл. Ему предстояло пять лет еще, он уже командовал лесоповалом. План не выполнялся, лес был плохой, люди, не привыкшие к этому труду, вальщиками не работали. Поэтому план не выполняли, хлеба мало получали, болеть стали. Он нервничал. Подхожу, говорю: - Здравствуйте Шереметьев и имя, отчество!   Уже забыл как его, тогда я еще помнил. Он приподнялся – Здравствуйте – говорит он – не знаю Вас, не помню –

- Ну, Вы не помните разве такого-то на повале. Помните в 1936г в Вавилоне. –

- Да – говорит – такое у меня было, но людей в это время много перешло –

- Ну, - я говорю – помните: «Мальчик, мальчик! Давай, давай, давай! Пошел мальчик, пошел!» - Это у меня была лошадь такая на повале. Перед подъемом я останавливал ее всегда, чтобы она отдохнула, потому, что молодая лошадка. Клал я немного груза. Подходил, ласкал ее, поправлял сбрую и уговаривал: «Ну, отдохни и потом, пожалуйста, выручи, поднимись». Потому, что если бы она на подъеме стала, значит, дальше двинуться не смогла бы. Поэтому я ей давал отдохнуть, а потом начинал: «Пошел, пошел,  пошел,  пошел, пошел,  пошел Мальчик1».  Так уже в лагере меня все и знали  «Пошел, пошел Мальчик!». Он тоже вспомнил: - А! Помню, помню! – А мнения он обо мне был хорошего. Он меня даже когда-то ставил в пример другим. – Помню, помню. Значит, это Вы? На свободу пойдете?! –

- Да – я говорю - а Вы как? –

- Да вот – говорит – тоже освободился и остался здесь. –

- Чего ж – говорю - на родину не поехали? –

- Да где у меня Родина? Что у меня там есть? Никого не осталось и ничего не осталось. Решил остаться здесь. Вот помогаю одному, который тоже остался здесь. Он раньше освободился. Год поработал, вот он уже и строит дом. Помогаю ему. Здесь буду у него иметь халупу. –

Поговорил с ним, попрощался. Ушел и думаю: «А может и мне остаться? Куда я поеду? Там же на меня будут смотреть как на зверя. Меня бояться будут – «враг народа». Может и мне остаться здесь?» Мне казалось, что теперь-то ведь жизнь другая. Все-таки свободен, буду зарабатывать. Принял решение: «Никуда я не поеду. Останусь тоже здесь. Работы здесь много. Буду ли я буровым мастером, буду ли где-нибудь на других работах? Стройка, и это мне знакомо». Решил, что я никуда не поеду, буду просить оставить меня здесь в Усть-Усе. Пришел на станок, поел, полежал. На следующий день встал, пошел гулять. Осмотрелся кругом, задумался. Что собственно я выгадаю? То, что я буду жить, буду кушать. Какая это жизнь?  А своих, а мать увидеть? А где мои все? Они-то сюда никогда не смогут приехать. Тогда я считал, что в такую дорогу, кто ко мне сможет ехать? Здесь зона, надо разрешение иметь. Я туда тоже не скоро, так зачем мне надо оставаться тут? К тому же после севера хотелось свежих фруктов овощей. Я передумал. Нет, надо ехать в обжитые места, на юг.

Так проскочили эти дни, и настал день, когда мне надо было явиться в управление.  Пришел туда, вынул конверт, подал. Тот сразу разыскал мое дело, спрашивает:

- Имя, отчество, фамилия, срок, где судился? - Это проверка. Спрашивает меня:

- Куда поедешь? –

Я ему говорю – В Ленинград –

- В Ленинград нельзя –

- Ну, тогда в Москву – шучу я. Но он, видимо, не был настроен шутить, и говорит:

- Я не шуткую с вами. Куда поедешь? –

- Я не замываясь, говорю. – На родину, в город Витебск. –

- Витебск? – Раскрыл какую-то книгу. Листает, листает, - Нельзя. –

Вот тут я был поражен. В Витебск нельзя? В царское время это была черта оседлости, евреям можно было жить. Город не промышленный. В Витебск нельзя? Об этом я даже не думал.

- Почему? – я говорю.

- Витебск пограничный город и поэтому нельзя. Давайте, говорите куда поедете? –

Я стал и не знаю, что ему ответить? Я никак не думал, что мне не разрешат в Витебск. Тут я вспомнил, что когда-то, работая в ЦК комсомола, я получил путевку в дом отдыха, в Крым. Это было ранней весной. Когда поезд подошел к станции Мелитополь, было так тепло, был такой теплый вечер. Красивый беленький вокзальчик, молодежь на станции встречает поезд. Пахнет сиренью и черемухой в такое раннее время.  Я приехал тогда из Комсомольска-на–Амуре, в тайге жил. До этого год провел в Караганде, в степи, далеко от культуры. Думал: «Вот хорошо бы пожить в таком городе. Обжитый, старый, южный, теплый городок.  Ну, подумал тогда и уехал себе в Крым. И вот, теперь настал момент, когда мне нужно выбирать место жительства. Я сказал: - Дайте Мелитополь –

- Мелитополь? Посмотрел, и тут же мне написал: «Направляется на место жительства Мелитополь». Выдает мне справку в бухгалтерию. Выдает мне справку об освобождении. С этой справкой  я должен идти в милицию, которая тут же рядом находилась, для получения паспорта.  Через два часа – говорит – пойдете в бухгалтерию. Получил я эти справки. Ровно через два часа прихожу в бухгалтерию. Там уже посчитано и мне выдают деньги. Теперь не помню, какая там была сумма,  но помню, что был приятно обрадован. У меня на книжке были деньги, оказывается. Оставались на книжке после моей работы какие-то деньги. Дело в том, что, как я уже рассказывал вначале, я попал в командировку на бурение. До этого я три с половиной года отработал на повале, на погрузке, где уже никаких излишков от моего заработка не оставалось. Еле-еле норму выполнял, а за вычетами, вообще ничего не оставалось. Здесь же были начисления на книжке, остаток. Больше того, последний год нам никаких выписок не давали, я уже об этом вначале рассказывал. Когда стал большой лагерь, начальство все поедало. Нам уже ничего не давали. Поэтому, мы хоть и голодали, но, зато теперь какая-то сумма денег, которой я не ожидал. Получил эти деньги, отправился в милицию. Там мне предложили идти фотографироваться. За фотографию надо было платить, но у меня уже деньги есть. Заплатил и назавтра получил паспорт. На пять лет. «Выдан на основании справки ГУЛАГа по отбытии срока наказания» и пр. и пр. Все это было написано в паспорте. Теперь я свободный человек и могу уезжать. Уже несколько раз я узнавал, что машина утром появляется в таком-то месте. Чтобы ее не прозевать, рано утром проснулся. Темно было. Вышел. Был такой сильный мороз.  Несмотря на то, что я одет был очень хорошо, стоять нельзя было.  Подошел к месту остановки машины. Никакой машины, никого нет. Какое-то время постоял, побежал обратно в станок. Полежал какое-то время, часов у меня не было. Стало светать. Опять отправился туда. Прихожу, машины нет, но какие-то люди появились, тоже ждут машину. Но и они куда-то смылись, потому, что стоять в такой мороз нельзя было, трещало всё кругом. Ушел обратно к себе. Просидел еще некоторое время.  Опять пошел. Увидел, стоит машина. Мотор заведён, работает. Шофера нет, хозяина нет, а пассажиры появились. Кто-то там, в машину залез, ложатся там рядком. К этому времени мороз стал стихать, пошел снежок.  Я тоже залез в машину. Долго мы ждали шофера. Машина тарахтит, мотор работает – нет  хозяина. Полдня прошло. Появился наконец шофер, еще с ним какой-то человек. Заправили машину бензином. Мы все лежим. Короче говоря, только к вечеру битком набитая машина тронулась. Спустилась с горы и пошла по дороге, по которой я приехал в Усть-Усу. Лежу, мороз стал меньше. Проехали реку, въехали в лес. Радуюсь – все дальше и дальше я от лагеря Воркутинского. Машина идет, идет, идет. Несколько пассажиров поднялись, постучали  шоферу. Он остановил, они соскочили. Думаю: «Куда они идут в ночь?» Ага, вон там чернеют бараки. Значит, местные какие-то. Через два-три километра еще часть людей сошла. Осталось нас четверо. Все эти сошедшие люди, женщины и мужчины здесь живущие. Машина идет дальше, туда, куда мне надо. Лежим. Нас уже в машине мало, четверо. Уже со всех сторон дует, раньше мы вплотную лежали. Вдруг машина стала, стоит.  Мы поднялись, посмотрели. Впереди, напротив нас целая колонна машин. Идут навстречу, а разъехаться негде. У них правило такое – те машины, которых меньше, идут в целину, уступают дорогу.  Так и сделали. Мы вылезли. Наш шофер разогнался и свою машину с дороги вогнал в снег. Но далеко она не ушла, забуксовала, и край кузова остался на дороге. Тут шоферы стали мерить – проедут ли, не проедут? Мерили, мерили, решили, что проедут. Пошли по машинам, пошла колонна. Первая полуторка прошла, не задела. Вторая прошла, не задела. Третья трехтонка как даст по нашей машине. Оторвала один борт, левый. Левый борт оторвал задний борт. Мотор там мощный – она прошла, только оторвала нам борта. Потом прошли остальные машины. Наконец последняя машина опять мощная, пятитонка. Она как даст по нашей машине дополнительно, так вырвала несколько досок из кузова и третий борт отогнула, порвала.  Прошла, остановилась. Теперь задача была откопать нашу машину, что мы и сделали лопатами. Лопаты были у шофера. Потом взял эти борта, подсунули под задние колеса. Эта мощная машина задняя дала буксир - трос. Зацепили. Шофер наш сел за руль. Общими усилиями нас мощная машина вытащила на дорогу.  Вытащила, отцепили буксир, и она уехала догонять колонну.

Мы залезли в машину. Держаться не за что, только передний борт у кабины. Ветер вовсю дует. Эти трое соседей плюнули и ушли пешком – им недалеко было. Мне порядочно ехать, пешком идти неохота. Остался один. Стоя держусь за передний борт кузова, борт качается.  Внизу вижу вертящееся колесо, потому, что доска вырвана. Машина поехала. Ветер стал пронизывающий, и я стал замерзать. Но останавливать, идти пешком той дорогой, которой машина вперед прошла, неохота. Терплю, еду все дальше. Вижу конца нет, совсем окоченел. Отмерзли и руки и ноги. Утро стало уже. Наконец, увидел издали – дымит. Дым идет, значит, селение близко. Действительно, поднялись в гору. На подъеме автобаза. Он видит, как я еле слезаю с кузова.

- Ой, - говорит – ты совсем окоченел. Вон видишь там? Заходи туда, там останавливаются. Еле-еле я пошел к дому, ноги меня не держали. Весь замерз, еле добрался. Зашел, большая комната, во всю горит печка, такая же, как везде, железная. Два мужика едят. Один, видимо, хозяин этого станка. Поздоровался я. Не раздевшись, сижу у печки – окоченел совсем. Не успел я как следует согреться, открывается дверь и заходит оперативник.

40:34

- Ваши документы – обращается ко мне. Еле-еле я залез рукой в боковой карман. Вытащил и подал ему паспорт и справку об освобождении. Он посмотрел и ушел. Я разделся, теплее стало. Снял валенки, погрел ноги. В комнате было тепло. Поставил кипяточек, выпил кружку горячей воды. Совсем хорошо стало. Узнаю, как дальше мне двигаться. Говорят:

- Ну, тут теперь недалеко. Двенадцать километров пройдешь прямо лесом и попадешь на ветку железнодорожную. По ней направо, до станции дойдешь. Там километров 12-13. –

Отдохнул, поел, выпил чая. Оделся и вышел опять в дорогу. Опять попутчиков у меня нет. Пошел, иду этим лесом. Дорога хорошая. Иду, иду, иду, иду, вдруг дорога уходит вправо. Черт возьми! Правда, и прямо дорога идет накатанная. Мне же не говорили, что тут есть дорога вправо. А может мне надо туда? Нет, думаю, хватит, научен горьким опытом. Пойду по своей дороге прямо, как мне сказали. Пошел, и напрасно, конечно. Мог укоротить намного, поскольку это срезало угол большой. Я под прямым углом шел к дороге и потом направо шел по железной дороге, когда я дошел до ветки. А этим поворотом срезало большой угол и выходило сразу туда, куда мне надо было. Но это я понял уже тогда, когда дошел по железной дороге. Дорога эта еще не эксплуатировалась. Только были уложены шпалы, рельсы прикручены, но не утрамбовано. С одной стороны по такой дороге хорошо; снега нет, по шпалам идешь. С другой стороны шаг другой, мелкий. Я не привык к такому шагу. Пришлось семенить, с одной шпалы на другую. Впереди степь открытая, лес кончился.  Издали вижу: с левой стороны зона большая тянется. Но, от железной дороги километра три, вероятно, в сторону. Справа, дальше вижу опять зона. Ой, тут не мало людей работает на этой дороге. Иду, иду, иду, иду, приближаюсь к зоне, которая с правой стороны, мимо нее прохожу. Вижу из зоны вышел человек. Идет наперерез к этой дороге. Ну, думаю, наконец-то хоть попутчик попался. Вот хоть вместе, хоть поговорить с человеком, что-то узнать. Мы идем, приближаемся друг к другу. Встретились. Он подошел к дороге, и я подошел. И я был разочарован. Он мне сразу – Документы -

Значит, оперативник. Значит тот, кто на вышке стоит в этой зоне, меня давно заметил, сообщил и мне вышли на встречу. Проверив документы, паспорт и справку, он повернулся, пошел обратно к себе. Я дальше пошел. Мало пройдя у видел, что что-то многолюдно стало. С левой стороны от меня люди идут в этом направлении, с правой стороны. Чем ближе я подхожу, тем больше людей появляется.  Услышал гудок паровоза. Значит я где-то близко к цели. Действительно, немного пройдя, увидел большой состав теплушек. Тут еже народ валом валит, со всех сторон, сзади сбоку, отовсюду. Такие же, как я ЗЭКи на освобождение.

Подошел. Домик стоит деревянный, только, что построенный – это станция. Захожу туда. Полно народу, стоит очередь к кассе. Стал и я в очередь. Подошла моя очередь. Кассир у меня спрашивает: паспорт, справку об освобождении, справку куда направляетесь. Предъявил, мне выдают билет железнодорожный. На этом билете указаны станции, которые я должен проехать. Котлас – первая большая станция. Потом Горький и т.д; Москва.  Я еду через Москву, а в Москве надо опять будет компостировать. Взял билет, пошел к составу. Длиннющий состав, теплушек много.  В этих теплушках двойные нары, посредине печка железная. Вижу, что везде переполнено, решил пойти в последний вагон. Подхожу, заполняется шестнадцатый, там пять человек. Стал залезать. Мне они говорят:

- Ты здесь поедешь? –

Говорю – Здесь –

- Пошли за дровами –

- Пошли – Их пятеро, я шестой. Один из них говорит:

- Вы трое говорите семнадцатый вагон, а мы шестнадцатый.-  с тем, чтобы двойную норму топлива получить. Вижу, ребята опытные уже. Эти из урок, они знают все здесь.

- Ну, хорошо. –

Подошли. Нарезанные дрова, стоит человек.

- Какой вагон? –

Каждый отвечает за себя. Мы говорим шестнадцатый, другие говорят семнадцатый. Он выдает нам порции дров. Несем все в шестнадцатый вагон, а там пусть думают те, кто в семнадцатом ехать будет. Заходим в вагон. Растопили буржуйку. Я занял место одиночное, не на нарах, а сбоку, один. Хорошее место, удобное. Тут же стал варить себе, кипяток кипятить.

Постепенно вагон наполнился. Набралось полно народа, все нары забиты. Постояли еще немножко, ага, прицепляют паровоз. Значит, скоро поедем. В это время открывается дверь и пять человек со своей лесенкой - оперативники.  Проходят, заняли места так, чтобы никто не переходил никуда.

- Документы, документы, документы, документы – проверяют документы у всех. «Да, думаю, дело поставлено так, что мышь не проскочит». Проверили документы, они соскочили. Через какое-то время наш состав пошел. Пошел, пошел, пошел, едем, едем. Остановок нигде нет, едем. Ночь, уснул я, немного поспал. Под стук колес так приятно спится, тем более, когда знаешь, что ты едешь на свободу. Хотя излишних иллюзий по этому поводу у меня не было.

            Утром поезд стал замедлять ход. Вижу, пять человек, которые первыми заняли вагон, уже одеты в штатское. Их не узнать, ЗЕКи они или нет. Только успел состав остановиться, как они все соскочили и ушли. Оставшиеся в вагоне стали говорить между собой – Куда это они? Что это они? –

Они ушли, мы ждем. Станция видно большая. Мы посмотрели, домиков много кругом, путей много железнодорожных, несколько составов стоят. Какая-то большая станция, названия сейчас не помню. Постояли, постояли. Их нет и нет. Открывается дверь и опять проверка документов. Опять оперы осмотрели все кругом. Никто не спрятался, все с документами, проверили  и соскочили.  В это время уже паровоз тронул и наш состав двинулся. А этих людей нет. Только пошел состав, колеса стали двигаться, только вышла группа оперативников, как снаружи открывается дверь и начинают влезать наши пассажиры. Прежде чем они влезли, полетели ящики в вагон. Летит один ящик, второй ящик третий, четвертый, пятый. За ними, на ходу влезают. Один залез, другой третий, друг другу помогают. Последний залез, когда вагон шел уже довольно быстро. Влезли, закрыли дверь и тут же начинают вскрывать ящики. В одном ящике колбаса полукопченая. Садятся у печки и начинают есть. Едят, а мы все лежим, у нас слюнки текут – колбаса. Поели, один ящик раскрыли, второй, третий – все колбаса. Полтора ящика, примерно, они сами съели. Это небольшие ящики. Себе оставили, потом обращаются:

- Кто хочет колбасы? Покупай, недорого! –

Видите? Они уже приступили к своей работе, они уже работают. Они уже на ходу.

Конечно, заключенные бросились туда, за колбасой. Цена недорогая была в сравнении с ценами госторговли – по дешевке. Сразу же разобрали всю колбасу ЗЭКи. Раскрывают оставшиеся два ящика, там халва. И тут они наелись и снова предложили: - Кому халву? –

Халву тоже разобрали – вагон полный народа. Я не купил ничего. Знаю, что еду не к теще на блины, не домой. Когда я еще заработаю деньги? Деньги у меня небольшие. Пока я еще имею крупу, сечку и имею возможность варить ее здесь, надо пользоваться тем, что у меня есть: хлеб, масла немного и сечка. Слюнки текли, колбаса дразнила.

            Когда было продано все, они ящики разломали и сунули в печь. Двери раскрыли полностью, одни и другие, чтобы запах колбасы выдуть. На ближайшие станции могли сообщить, что очистили … Что они очистили неизвестно. То ли ларек, то ли состав какой-нибудь. Продуло так, что холодно стало. Закричали – Закройте – Закрыли. Они предупредили:

- Все заначки  колбаса, халвы! Чтобы не было их! –

Всё, они уже едут сытые, с деньгами. Их работа уже началась.

            Так мы доехали до станции Котлас. Здесь наш состав загнали в тупик. Мы слезли и увидели настоящие пассажирские вагоны. Станция здесь старая, давнишняя. Заходим все в вокзал. Узнаем, что наш поезд на Москву пойдет вечером. Становлюсь, компостирую билет, времени много.  Еще в вагоне я узнал, что в Котласе большая толкучка, где можно купить и продать. Подумал «Я же еду на юг. На мне валенки, ватные брюки». Когда я их получал, я не думал, что смогу продать их. Просто хотелось чистым ехать туда, куда я еду, не грязным, не рваным. Но тут у меня возникла идея «Почему бы мне не продать все это? Здесь еще север, считается Котлас, а я еду на юг». Так я и сделал. Пришел на толкучку. Захожу в ворота. Только я стал посредине и стал оглядываться, как ко мне подскочили двое:

 - Что? Продаешь что? -

.- А – я говорю – все  то, что на мне. -

Они посмотрели. Валенки новенькие, бушлат новенький, ватник, фуфайка, брюки, - все новенькое. Быстро посчитали. Ребята такие ушлые. Называют мне цену. Я обрадовался, между нами говоря. Это ж неожиданные деньги, я их не имел в расчете, а тут еще дополнительная сумма, которая мне так нужна.  Но «для близира» я говорю:

- Что вы, ребята? Смотрите, все новое, где вы такое возьмете? Смотрите, не ношенное все. Ребята! –

- Милый мой, - говорят они – если б ты приехал осенью, другой разговор. Кто это сейчас купит? Это должно лежать до осени мертвым капиталом.  Так, что ж ты милый хочешь? –

Да, это было заявление резонное. Кому нужно сейчас? Дело идет к лету, весна, март месяц кончается. Я согласился.

- Ну, вот. Это разговор другой. Что тебе надо? –

- Что мне надо? Носки, полуботинки, штаны. Не дорогие, но чтобы аккуратненькие были. Ну, кепку на голову. Всё. -

Моментом, один убегает, и все несет. Аккуратненькие полуботинки, 41й размер, носки. В руки взял, растянул. Да, мой размер.

– Давай –

Начинаю снимать. Отдаю им шапку, отдаю рукавицы, отдаю им ватник. Снимаю валенки, а тут суконные портянки. Суконные портянки они не видели. Говорю:

- А это? –

- Ну, что же. Хорошие портянки. – Еще накинули на портянки, не помню сколько.  Совсем хорошо. Отдаю им портянки. Тут же на снегу, на расстеленном бушлате я одеваюсь. Надеваю носки, надеваю полуботинки, штаны натягиваю. Рубашку я оставил себе. Она была чертовой кожи, крепкая. Подумал, что она мне нужна будет на работе тоже. И фуфайку оставляю себе – надо же будет что-то подложить под голову или надеть. Отдаю им шапку, рукавицы, бушлат, ватные брюки, валенки и портянки. Они мне отсчитывают деньги, за вычетом цены носков, полуботинок, носков, штанов и кепки. Все это мне подошло ровно моё. У меня еще осталась сумма, на которую я не рассчитывал. Получил это и сразу почувствовал, как будто бы я голый стою. Сколько времени я в валенках, в ватнике, а тут, что-то ноги стали мерзнуть страшно. Холодно стало. Хоть и весна, но Котлас в марте еще холодный. Давай бежать скорей на станцию, согреться. Побежал. Уже у меня вид почти что штатский. Вхожу в вокзал, там тепло. Думаю: «Надо же использовать крупу свою, сечку, хлеб. Все это надо использовать, потому, что здесь уже вагоны гражданские, пассажирские, здесь уже варить мне негде будет». Разыскиваю состав наш, он стоит в тупике. Подхожу к своему же вагону. Пролезаю туда, дрова еще есть. Я их в печку. Разгорелись дрова, ставлю кипяток. В это время лезут еще несколько таких же, как я. Тоже за этим делом, тоже сварить. Мы уж тут кампанией садимся. Сварили кашу. Я сварил крупу всю. Получился котелок каши густой-густой доверху. Думаю: «В вагоне-то тоже надо есть еще». И хлеб еще остался. Поели хорошо и спустились опять к платформе.

Здесь, я смотрю, другая публика – гражданская. Женщины ходят! Мужчины одеты в гражданское. Вот, думаю «Слава богу. Кажется, кончились эти ЗЭКи, эти ватники. Да и я уже выгляжу, как положено».  Лезу  в вагон, сажусь. В это купе садятся две женщины с двумя детьми, мужчина, еще один. Занимаю скамейку, хоть место у меня не плацкартное, но свободно было, состав большой.  Через некоторое время состав тронулся, и я уехал из Котласа в направлении Москвы. Еду. Через какое-то время заходят оперативники. Смотрю, они требуют документы у тех, которых я принял за штатских.  Но у них глаз набитый. Они не у всех, но знают, у кого просить. Напротив меня женщины сидели и мужчина. Их не трогали, у них документы не спросили, а у меня сразу – «Документы». Я уж, кажется, и журнал взял, читаю, и вид вроде гражданский. Нет, сразу же документы спросили. У многих документы спрашивают. Э, гляжу, тут еще ЗЭКи все едут. А те штатские, у которых документы не просили, тоже связаны с лагерями. Это охранники, едущие в отпуск с женами и детьми. Это другие работники, но все они связаны с лагерями. В краю лагерей это основа всему. Все мы пассажиры, так или иначе, связаны с лагерем. Большинство, такие как я. А те, кто не такие, они тоже связаны с лагерем. Так, пока мы доехали до Вятки, было несколько проверок документов. В Вятке остановились и я подумал: «Надо избавиться от мешка моего с котелком. Все рано, они мне не нужны». Здесь же на станции я увидел вятских плотников, продающих чемоданчики деревянные. Вот он здесь у меня этот чемоданчик.  Думаю: «деньги не большие, чемодан же я не буду покупать, кожаный, а это меня устраивает». Взял красивый деревянный чемоданчик. Пришел в вагон. Положил в чемоданчик мешок, чашку, ложку, кусок хлеба, что у меня был. Вот я уже без мешка. Не с мешком я буду ходить по Москве, а с чемоданчиком. Поехали.

Ближе к Москве пассажиры меняются, но проверка документов продолжается.

63:39

Стали подъезжать к самой Москве. Опять проверка, и опять меня не миновали. Значит, у меня на лице написано, что я из лагеря. Лицо сразу выдает. Волосы, правда, у меня отрасли, (у меня есть карточка здесь) но они меня узнают, у них глаз наметанный. Приехали в Москву на ярославский вокзал. Дальше ехать мне надо с белорусского вокзала. Отправился на белорусский пешком, конечно. Пришел туда. Узнал, что поезд, в сторону Мелитополя идет вечером, времени много. Сдаю чемоданчик в камеру хранения и думаю: « Надо сменить рубашку, вот почему они меня узнают. Это чертова кожа, такая рубашка темная. Надо снять, чтобы не выглядеть лагерником». Захожу в магазин и покупаю лыжную кофту с замком, синюю. Она тоже сравнительно недорогая. Надел. Все хорошо, но надо замаскировать рубашку, а она сверху видна – замок до верха не закрывает. Тут же покупаю кашне летнее, серенькое.

Надел кашне, застегнул молнию, и я выгляжу совсем по-другому. Кажется, что во мне лагерного уже ничего нет.

            Тут я подумал: «Куда я еду? Кто меня там ждет? Не сделать ли мне так; Москва,  здесь есть центр геологических партий. Пойду, наймусь на бурение куда-нибудь. Если меня возьмут, мне оплатят дорогу, я буду иметь направление в какую-нибудь организацию и сразу место». Подумал, решил и сделал. Узнал, где находится центр геологоразведки. Пришел туда, подымаюсь на третий этаж. Иду по коридорам и вижу «Отдел кадров». О, это мне и нужно. Захожу, сидит дяденька. В галстуке – столичный чиновник. Подхожу и говорю:

- Я буровой мастер по углю. Вам нужны буровые мастера куда-нибудь? –

Он посмотрел на меня и говорит: - А где Вы бурили? –

Я говорю: - На Инте. Вскрывочное бурение на глубине 200 метров. –

- Нужно. Вы сменным мастером работали? –

- Да, я сменным мастером работал –

- Нужно. На какой срок будете заключать договор? На пять лет, на два года? –

Пять лет страшно. Говорю – На два года –

- Ну что ж,  в Карелию –

Как услышал «Карелия», так говорю себе: «Стоп. Что я выгадаю? Куда я поеду? Карелия это те же лагеря там. Это гнилое место. Это рядом с воркутинскими лагерями. Это летом дожди, комары, мошка. Загонят меня «черт знает куда». Правда я буду с направлением. Дорогу мне оплатят, допустим, но ведь у меня и так билет есть. Опять же я родных не увижу. Они ко мне не смогут приехать. Это расстояние может быть не меньше, чем я проехал, кто знает?» Я ему говорю:

- Я только с севера приехал, там отработал. Куда-нибудь на юг или в центральную часть. –

- Нет, там хватает людей _

- А может быть? –

- Нет, об этом речи быть не может. Вот хотите? Давайте подписывайте –

- Нет –

- Ну, и не надо –

Ушел оттуда ни с чем. Пришел на вокзал. Тут уже публика другая. Ну, конечно, не все же заключенные в Советском Союзе. Может быть, они когда-нибудь сидели. Сейчас они выглядят все хорошо. Дело было к вечеру. Объявляют посадку на мой поезд. Сразу толпа заторопилась, и к вагону. Толкаются, лезут. Когда я залез, места все уже заняты были. Оказалось, что это комбинированный вагон. Верхние места плацкартные, а нижние – сколько влезут. Были такие комбинированные вагоны. Не знаю, как сейчас, есть ли такие? Сел на боковое место, сижу. Вагон битком набит пассажирами. Смотрю, по перрону бежит военный и на ходу вскакивает в наш вагон. Вскочил, мест нет. Салится недалеко от меня.

            Посмотрел я в окно как кончается город, и подумал: «Леня, ты не в гости к кому-нибудь едешь. Никто там тебя не ждет нигде. Надо выспаться, пока ты в вагоне». А где же лечь? Посмотрел вверх на третью полку. Там лежат матрацы, неиспользованные, поскольку только вторые полки плацкартные. На другой полке стоит чей-то чемодан. Лезу наверх, чемодан сдвигаю в сторону. Беру матрац и ложусь. В это время смотрю, военный, который на ходу вскочил в вагон, тоже лезет на верхнюю полку. Тоже начинает устраиваться рядом со мной. Меня это удивило. Военный, командир. Говорю:

- Товарищ командир! А вы-то, зачем сюда? –

- Э1 – говорит – а давно ли я? Без году неделя «Товарищ командир». Я ж урка бывший. –

Раскрываю глаза. Что он говорит?

- Ты – говорит – что? Из лагеря едешь? –

Я опять удивлен: – Да –

- Ну, я ж уркой был –

- Как же ты командиром стал? –

- А, просто. Знаешь? Жил дома. У знакомых ребятишек деньги завелись. Узнаю – шарят по карманам. И я с ними - соблазнительно. Мать не знала, батька не знал. Я в школу ходил, в восьмой класс. Стал шарить по карманам. Раз попался, меня в детскую комнату. Там нотацию почитали: Мол, так и так. Просил батьке не говорить ничего. Отпустили. Ну, а соблазн большой. Как-то раз опять пошел с ребятами. Попался опять.  Тут уже батька узнал. Батька узнал – отлупил. Я обиделся, убежал из дому. А куда бежать? Побежал к ребятам в шалман. Там уже ребята постарше, более опытные. Узнали в чем дело. – Пойдем с нами –

Пошел. Они собрались очистить магазинчик. Меня поставили «На шухер», следить, смотреть, предупредить. Я стал, они полезли туда. В это время со всех сторон свистки, и всех нас забрали. Так как, я уже приводы имел, мне три года влепили и то еще как молодому, в первый раз.

Сидим мы в «бутырках». Просидел я месяца три, пока следствие шло. 

            Однажды в камере переполох. Вбегает надзиратель, еще один:

- Слезть с нар! Построиться! –

Ну, думаем: «Шмон будет», обыскивать будут.  Вдруг открывается дверь, заходит начальство. Среди них генерал. Мы стоим в строю. Он проходит раз мимо меня, второй раз, останавливается.

- Ну, что? – говорит – Хорошая жизнь? Кормить клопов да баланду есть? Такие ребята! Русские парни, здоровые! Что за жизнь вы себе выбрали? Немец на нас нападать собирается, война будет. Родину защищать надо! А вы чем занимаетесь? – Такую нотацию нам прочел.

– Вот что! Не хочу знать, что у вас было в прошлом. Предлагаю вам: Кто из вас хочет идти в военную школу? Стать командиром Красной Армии. Стать человеком, жить как все люди. Два шага вперед! –

Сразу – говорит - я подумал: «Мне три года сидеть еще», и шагнуло нас .. Не все, правда. Те, у кого окончание срока близко, тех не заманишь. Те стоять остались. Нас большая партия шагнула вперед. Он дает команду тюремному начальству: - Переписать! –

Переписали фамилии и ушли. На завтра выкликают. Двенадцать человек нас, не всех взяли. Они смотрели: кто за что, и какое образование? Взяли тех, у кого восемь классов есть уже. Ну и тех, кто по первому разу. Нас вывели из тюрьмы. Постригли, в баню. Переодели нас всех в военную форму, и стали мы учиться на командиров. Шесть месяцев проучились, и звание командиров получили. – У него угольники «Младший командир» - Каждый из нас получил назначение. Я получил назначение к коменданту Харьковского военного округа. Выпить решили с ребятами, погулять немного – окончили. Пошли в ресторан, погуляли. Ну, вот я и чуть не опоздал. Поэтому на ходу вскочил, и билет не успел взять. Так, что мне не привыкать к этому. –

«Тьфу! – думаю – Черт возьми. Где же не заключенные? Военный, полный командир».

Так он мне рассказал, и говорит: - Не горюй! Все обойдется. –

Мы уснули. Поезд подошел рано к Харькову. Он встал и я встал. Смотрю, в поезде осталось мало пассажиров, за это время многие  вышли. Он мне оставляет кусок булки и колбасы.

– На, ешь! –

Я его провожаю. Он слезает со своим чемоданом, прямо через пути и в вокзал. Я остался в вагоне и думаю: «Вот передо мной Харьковский вокзал, где я часто бывал. По этой южной дороге я имел бесплатный проезд в любом вагоне. В мягком, везде. Тогда я работал в ЦК комсомола при Южной железной дороге. Проезд у нас был по Южной железной дороге бесплатный. Я работал тогда в Полтаве, а руководитель нашей группы жил в Харькове с женой и ребенком. Мне часто приходилось ездить. Это полтора часа езды шепетовским поездом. Когда приезжал, я ходил в ресторан на второй этаж. Там заказывал шашлык и кружку пива. Меня там уже и официанты знали. Когда я садился, они кричали: – Маша! Кружку пива и шашлык –

Они знали, что это моя порция. Думаю: Вот этот вокзал, где я так часто бывал, а теперь еду дальше куда-то». Постоял, подумал, вспомнил, залез в вагон. Смотрю, пассажиров мало стало.

Не надо лезть наверх, можно, где хочешь сидеть сейчас. Сел, еду. Следующая большая остановка Днепропетровск. Через недолгое время подъезжаем к Днепропетровску. Постояли. Сошли окончательно все пассажиры, очень мало их осталось. В купе рядом сидели две девушки и парни. Они играли в подкидного, смеялись, хохотали. Я думаю: «Вот, молодежь. Едут наверно, в санаторий, в дом отдыха куда-нибудь на юг». Веселые, выпивают все время. Я в купе остался один. Рядом, в соседнем купе железнодорожники какие-то. Дальше женщина с двумя детьми и мужем. Вещей у них уйма. Я подумал: «Надо же искать зацепку. Скоро моя остановка. Еду из лагеря месяц почти. Надо же думать об устройстве. Куда я еду? К кому я еду? Пока я в вагоне, у меня положение какое-то – я пассажир. Кончится поездка, я кто? Никто. Нигде не прописан, нигде не работаю, ничего нет. Надо какую-то зацепку искать. А может кто-нибудь едет в Мелитополь, и, может быть, я с кем-нибудь познакомлюсь».  Подхожу к женщине с детьми

 – Что? В гости или домой? –

- А, домой. Домой, слава богу. В гостях хорошо, а дома лучше. Были мы под Москвой, а теперь слава богу… - Начинает мне рассказывать.

- А где вы слезаете? –

- А в Запорожье – Запорожье это станция до Мелитополя – областной центр. Это мне не повезло, и, все же не хочу упустить момент, спрашиваю:

- А вы что? Непосредственно в Запорожье живете? –

- Не! В районе, в районе. -

Ну, думаю «Ближе к Мелитополю. Значит, я буду иметь право ездить».

- А нашу станцию уже проехали. Там поезд не останавливается, а из Запорожья мы поедем обратно автобусом –

Значит, мне не походит. Пока говорили, как раз подъехали к Запорожью. У них вещей много, надо помочь. Помог вещи вынести, благодарят:

- Спасибо, милый! Спасибо! – Ну, думаю: «Спасибо-то спасибо, а мне-то что дальше делать?»

Захожу в вагон – пусто. Только железнодорожники. Прошел весь вагон – почти никого нет в вагоне. Зацепки никакой нет. Поезд стоит уже на платформе Запорожья. Запорожье это известная Запорожская ГЭС, предприятия. Стою у вагона, тепло, солнце светит. Вагон напротив вокзала. Смотрю, из вокзала какой-то человек спешит. В сапогах, галифе, френче, с портфелем. Тип сталинского чиновника того времени. Он спешит, а поезд уже пошел. Недолго думая он вскочил в наш вагон. Проходим по пустому вагону. Я сажусь, и он сел со мной.

Смотрю на него, думаю: «Кто ты такой?». Вижу, что чиновник какой-то. Смотрю в окно, и он высунулся, смотрит. Умышленно, и от чувств говорю:

- Жизнь кругом. Зеленые поля. –

Он посмотрел на меня. – А что? У нас давно уже все цветет. А Вы откуда? – посмотрел на меня с интересом.

- Я – говорю – издалека. В начале месяца выехал из тех мест, где морозы. Чуть нос не отморозил –

- А где это? –

- За полярным кругом – говорю.

Заинтересовался: - и куда вы едете? –

- Еду в Мелитополь –

- О, Мелитополь это мой родной город. А к кому Вы едете туда? –

 Говорю – У меня никого нет там. Я из лагеря, меня направили туда, в Мелитополь. Я никогда не был там. –

- О! Я Вам смогу помочь. Я там все время, в Мелитополе работал. Теперь меня перевели в область –

Я ему даже ни звука. Он сам вызвался «Могу помочь»

Стал распрашивать. Узнал, что я комсомольский работник, в ЦК комсомола работал. Что я встречался в лагере с братом их секретаря партии Косиором, которого везли в лагерь связанным из политизолятора. Брат же его сидел секретарем ЦК Украины.

- Ой, кого? Иосифа? – Он их всех знает, всех братьев. А сам поглядывает по сторонам - не слышит ли кто-нибудь разговора нашего?

- Я Вам помогу. Я там всех знаю. – И давай меня расспрашивать. Узнал, что я старый комсомолец, что член партии, что работал в ЦК комсомола и пр. и пр. Всё выслушал и оглядывается – не слышит ли кто? Боится, значит, я понял.

Сидел-сидел, - ну, я пойду в ресторан.  Кружку пива выпью –

Поднимается с портфелем, идет. Я говорю:

- Вы обещ.. –

- Да, да, да! Я помню. – и ушел в ресторан. Ну, думаю, хоть какая0то зацепка есть. Он тоже едет в Мелитополь. У него там все знакомые и он сам вызвался помочь. Хоть маленькая зацепка какая-то.

Сижу. Смотрю, поднялся парень. Прошел походочкой «в развалочку» туда, сюда. Прошел мимо меня, говорит: - Хм, пустой вагон. Никого не осталось. –

Говорю

 – Да, почти никого нет –

- А Вы – говорит – куда едете? –

Говорю: – Всё. Кончилось мое путешествие. Вот, первая остановка, Мелитополь –

Вдруг слышу, он говорит: - А может и мне слезть в Мелитополе? –

Я сразу навострил уши. Что значит, «Слезть»? Значит ему безразлично, куда ехать.

Я говорю: - А что? –

- А я, вообще, думал в Мариуполь ехать. У меня там родители были. Правда, их, наверное, там уже нет. Я получал от них письмо, это давно было. Может они здесь, а может … -

- Как же так? – говорю – Сколько лет? –

- Пять лет –

- Как же Вы поедете мимо, когда ваши родители тут? –

- Нет. Вряд ли они здесь -

Я говорю – Так узнаете, куда они уехали. Адрес узнаете. Жили же они где-то –

Начинаю его уговаривать. Он спрашивает меня:

- А кто вот этот был, что с вами говорил? –

- Человек! Обещал помочь. Он из области, всех знает –

- О, это дело! Пожалуй, я тоже слезу в Мелитополе –

Я его уговариваю. Мне это на руку. Понимаю, что он тоже из лагеря едет. Спрашиваю:

- Ну, а там девушки, кто? –

- Они тоже из лагеря едут. Одна из Ленинграда. Ей не разрешили  в Ленинград. Она с подружкой едет под Мелитополь. Там деревня какая-то. Думал пристроиться, а потом подумал: «Они двое из заключения, и я .. Они девушки, они могут вместе спать, а меня куда денут там, в одном домике?» –

Я его уговариваю: «Как вы мимо родителей проедете?». Сам думаю: Если родителей нет, так мы хоть в квартиру, где они были. Хоть зацепка, устроиться.

- Короче говоря, ладно. Я слезаю тоже в Мелитополе –

Поезд подходит к Мелитополю. У него такой же чемоданчик. Мы с ним сходим. Смотрим, ни одного пассажира из вагона не вылезает – вообще, в поезде нет никого больше. Смотрим, где наш. Нет его, не выходит. Осмотрелись, видим, что никуда ему не деться, он должен пройти через вокзал. Мы сдаем чемоданчики на хранение и выходим на вокзальную площадь. Смотрим, - никакого города.